- Сейчас сделать пластическую операцию - это все равно что в магазин сходить, были бы деньги. А как обстояли дела в то время, когда вы только приступили к практике?
- Это был 1993 год, я окончила Первый мед, и мне посчастливилось остаться на кафедре челюстно-лицевой и пластической хирургии. Тогда эти специальности были совмещены. Пластической хирургии как таковой не существовало. Как самостоятельная специальность она появилась менее десяти лет назад. Мы не украшали, а лечили людей. Работали с травмами, воспалениями… Исправляли заячью губу или другие дефекты. В радикальных случаях работала реконструктивная хирургия: раз у вас нет носа - сделаем его из уха, получите направление.
А потом я познакомилась с Артуром Рыбакиным. Он тогда уже заканчивал институт и был сосредоточен на эстетике. Пожалуй, именно встреча с ним повлияла на то, что я перешла в эту сферу.
С кафедры Первого меда я ушла работать под началом Рыбакина в Институт красоты на Гороховой улице - один из двух в нашей стране, которые в советское время занимались «косметической хирургией».
Это было государственное предприятие, где оперировали граждан, для которых лицо - средство производства: артисты, дикторы и прочие. Туда мог попасть и простой человек, однако ему необходимо было отстоять колоссальную очередь. Чтобы сделать себе омолаживающую операцию, надо было в шестнадцать лет занять место - к 65 годам успел бы. Думаю, очереди специально провоцировали, чтобы места в них можно было продавать, потому что сама операция стоила недорого. Веки - 2 рубля 60 копеек. Подтяжка - около 7 рублей. Каждый мог себе это позволить, но была спекуляция. Создавали искусственный дефицит и продавали очередь. В итоге люди платили уже не 7 рублей, а 70.
А потом наступили 90-е, и многое изменилось.
- Что люди тогда меняли в себе? И как узнавали о вас?
- Обычно приходили по знакомству: один сделал - посоветовал нас другому. Врачей, которые знали, как провести пластическую операцию, было очень мало.
В основном делали омоложение и носы. Впрочем, операции на груди тоже были не редкость. Правда, импланты тогда были низкого качества, с современными не сравнить. Это как на дрезине ездить вместо «мерседеса».
За время своей практики я объездила почти все известные школы ринопластики, изучила множество самых разных литературных источников, провела целый ряд персональных исследований. Сейчас после моей ринопластики пациент десять дней ходит в гипсе - и он свободен, форма носа тоже практически готова. Есть ограничения режима тяжелых нагрузок в течение месяца после операции, и только. Быстрое восстановление - это тоже технология. Но ее надо было выработать: как просочиться, будто лазутчик, чтобы организм не понял, что случилось.
НОСЫ-ПАЛОЧКИ И ДЕВОЧКИ-КУРОЧКИ
- А я слышала, что Анджелины Джоли стоит имплант в носу.
- Говорят, у Джоли стоит имплант. Я видела ее фото до операции. Собственно, у хирурга не было других вариантов при продавленной спинке носа —или трансплантат, например реберный хрящ, или просто готовое изделие из пакета.
Имплант – это крик отчаяния, когда больше нечем крыть. Хотя, чтобы сделать нос больше, можно использовать собственный материал: обычно берутся, хрящи уха или ребра, подвздошные кости. Для того, чтобы это делать, нужно мастерство. А поставить имплант – несложно и всегда хороший эстетический результат. По мировой статистике с тридцатью процентами носовых имплантов приходится расставаться, слишком тонкие покровные ткани, а если имплант начинает сообщаться с внешней средой, он идет под замену.
Я крайне редко ставлю импланты при ринопластиках. В том случае, когда пациента не уговорить использовать собственные ткани, или этот лимит уже исчерпан. Опыт вторичных ринопластик, которые я провожу показывает, свои пересаженные ткани дают стабильный долговременный/пожизненный результат. Если есть свое, то зачем его менять на искусственное? Это как те люди, которые раньше бредили в кабинетах у стоматологов: давайте вырвем все зубы и поставим мне импланты. На мой взгляд, нормальный человек на такое не пойдет.
- Существует какая-то мода на носы? Заглянешь в Инстаграм - там у всех девушек они одинаковые.
- Носы-палочки. Эту моду диктуют эстетические осложнения. Точно так же, как с грудью, например. Когда делают эстетическую маммопластику, бывает, имплант проседает вниз. Поскольку грудей делается очень много и этих осложнений тоже много, они приобретают массовый характер. И это становится нормой, хоть и противоречащей классическим канонам эстетики. Если бы у нас семьдесят процентов населения ходили на одной ноге, это тоже было бы нормой.
И то же самое с этими носами-палочками. Фактически они не для дыхания - оно в той или иной степени затруднено при такой форме носа. Но поскольку их очень много, они становятся вариантом нормы. Хотя, на мой взгляд, можно сделать аккуратный нос, который будет выглядеть естественно и хорошо дышать.
- То о чем говорят психологи: неприятие себя и желание угодить массе. Вам, наверное, постоянно приходится с такими сталкиваться.
- Подобное тянется к подобному. После нытиков приходят нытики. После сутяжников – сутяжники. Я работала над своим кругом клиентов и могу сказать уверенно, что все, кто ко мне попадают – это адекватные люди. Я не скрываю даже свой номер мобильного, потому что у меня нет пациентов - психопатов, они не звонят мне постоянно, не беспокоят по ночам.
Я же не крепостная –могу отказаться от пациента. У меня даже была ситуация, когда пришлось человека из наркоза вывести, потому что он меня обманул. Пришла пациентка, сказала, что травм носа у нее не было и для нее эта ринопластика – первичная. А я стала строить модель – не строится. Как-то это подозрительно. Захожу в операционную, а мне ассистент говорит: «У нее такая складочка прикольная, как будто наружный разрез был». Та-дам! Смотрю, а у нее действительно разрез, практически не заметный даже в операционном освещении, но факт- ее уже кто-то оперировал. А я не буду браться за человека, который меня обманул. Это уже первый шаг к тому, что все пойдет не так.
- А как изменились пациенты? Теперь все ученые, знающие, что им нужно?
- Жалобы приходится интерпретировать. Пациентка говорит, что ей не нравится, например, ассиметрия, а между строк скрыто другое. Такое обычно бывает в интимной пластике, на которой я также специализируюсь. Раньше к нам на Гороховую приходили девочки из диаспор, чтобы возвращать себе девственность. А теперь идут люди, которые узнали, что наконец-то можно в себе что-то исправить, чтобы получать удовольствие от секса.
Они вздыхают: «Я всю жизнь от этого мучилась!» И надо с этим разбираться. Если человеку пришлось рассматривать эту неудобную зону, значит, его действительно что-то беспокоит. Я не могу говорить о функциональном нарушении. Нарушения, патология - это все не про мою сферу деятельности. Жизнь нельзя делить на нормы и патологии, мы все живем в каких-то градациях комфорта. Когда человек болен и вынужден лечиться - это уже край. Когда ваш организм уже говорит: «Все, я больше не могу, надо наложить на себя руки», - тогда возникает болезнь. Я работаю с вариантами нормы, когда человеку просто нужен другой вариант. Интимная пластика - это малоизученная область. К сожалению, практически нет внятных исследований, как функциональная анатомия влияет на личную жизнь. И мне приятно, что я сама изучаю этот вопрос. Я как первопроходец разгадываю ребусы. Конечно, это имеет практическое значение, потому что в данной области мы действительно приносим пациентам новые ощущения.
А как кризис, скачки валют, влияют на вашу клиентуру?
- Кризис утихомиривает население на месяц – два. Удивительно, но многие люди готовы даже экономить, чтобы делать пластические операции, так велика мотивация получить желаемую внешность. Так же, в кризис больше «курочек» появляется – девушек, которые оперируются для того, чтобы жить за чужой счет. Когда у них падает благосостояние, они ложатся под нож. У них качество операции оценивается по формату: отбилось - не отбилось. Это социум. Но у меня таких пациентов нет. Они обычно пациенты мужчин – хирургов, которых тоже рассматривают как потенциальных кавалеров.
ЛЮБИТЬ СЕБЯ ДО СЛЕЗ
- С какими трудностями в работе приходится сталкиваться?
- Самое сложное в пластической хирургии – это диагноз. Операции научиться делать не так-то сложно, сколько сложно понять поможет этому человеку такая операция или другая. Сейчас многие просто делают операции и смотрят: подойдет – не подойдет. Но если говорить о тонкой эстетике – это работа, когда ты не гадаешь, а только украшаешь человека. Ко мне приходят пациенты, которые хотят остаться собой, им просто надо что-то конкретное подправить. Это как снайперская стрельба. Не просто сделать операцию и смотреть, что получится. Это должен быть контролируемый процесс. А для этого надо быть немного художником.
У нас не все врачи интересуются эстетической нормой, потому что это из раздела изобразительного искусства. И это необязательно в нашем образовании. Например, я ездила в Австрию изучать анатомическое моделирование. Курсы проходят в музее изобразительного искусства.
- Помимо эстетических норм, на что еще ориентируетесь, когда подбираете человеку нос?
- Я всегда прошу пациента принести фотографии тех людей, которые ему нравятся, чтобы понимать вкус человека. Ведь надо сделать не так, как мне нравится, или так, как положено, а как это нужно пациенту. «Как положено» делают коллеги в Германии, у них все как по лекалу. Но нет шика. Зато в чем им не откажешь, так это в умении делать четкие ровные линии, потому что хуже нет в ринопластике, когда нос вроде прямой и вроде не прямой, когда нет понимания, что это за нос. Я к ним ездила учиться этому. А к «четкому», если нос технически сделан, как по лекалу, украшательство хорошо лепится.
Когда пациенты идут к вам, на какие вопросы они должны ответить?
- Что Вам в себе не нравится? Зачастую люди приходят и не говорят, что им не нравится в себе, они говорят, что мне надо с ними сделать. Ой, у моей подруги стоит имплант 300 миллилитров (речь идет про маммопластику – прим.авт.), вот вы мне столько же поставьте. А подруга там совершенно с другим строением тела. Ты снимаешь мерки и становится понятно, что это сюда совершенно не подходит. Я должна понять, что Вам не нравится, и я уже придумаю, как сделать, чтобы вам было хорошо. Иногда у меня пациенты на консультации по пять раз ходят. Я пока не понимаю, что с человеком делать, не дотронусь до него.
У нас психологически очень щепетильная сфера. И вообще если б не психика, никто не занимался бы этим. Потому что это делается только ради ощущения себя.
- Но на нас же давят позитивом: воспринимай себя таким, какой ты есть.
- А как это делать? Зачастую случается так, что стоит человеку что-то в себе поменять, он начинает в хорошем смысле наглеть: любить себя, требовать от мира что-то для себя. И потихоньку это все раскачивается. У меня многие пациенты приходят и говорят, что у них жизнь поменялась.
- А жертвы пластики к вам попадают?
Я занимаюсь реконструкцией, но только в тех областях, в которых я специализируюсь. Это ринопластика и интимная пластика. Приходится работать с тем, что не смогли выполнить коллеги. Не секрет, что в нашем, как и в любом другом деле, есть откровенные вредители. Я всегда с удивлением смотрю на пациентов, которые говорят: «Да какая разница где сделать, я сейчас найду по объявлению». Нужно понимать, что при всех правовых регулировках существует отрицательный элемент.
Много жертв пластики приходят по интимной сфере. Бывает такое, что и делают плохо, а потом еще и обижают человека. Когда пациент говорит, что ему не нравится, его оскорбляют, называют озабоченным. Очень много таких пациентов. Они замыкаются в себе, стесняются, боятся к кому-то еще пойти.
Почему в США с харрасмент (сексуальные домогательства – прим.авт.) у врачей много бывает проблем на эту тему. Даже если с пациентом у врача все по обоюдному согласию, считается, что врач пациента склонил, потому что пациент находится в зависимом положении. В США отношения с пациентами считаются насилием, потому что врач считается доминирующей единицей.
К чему я это. Раз врач находится в доминирующем положении, да плюс ко всему еще и унижает – это очень сильно травмирует психику. Мне знакомы примеры в России, когда хирурги применяют такие психологические воздействия.
- Как же выбрать тогда специалиста?
- Мне вообще как пациенту все равно, какие часы у доктора, все равно на чем он ездит. Мне даже все равно, какой у него диплом в принципе. Я буду в первую очередь говорить с другими пациентами. И вам советую искать в первую очередь результаты.
КСТАТИ
- А мужчин вы берете в пациенты?
- Много. Часто со сломанными носами. Они же дерутся, им ведь надо доказывать свое превосходство. Как выглядит после этого нос, по большому счету безразлично. Но он перестает дышать. Тогда они идут к лору. Врач говорит: «Сейчас все починим, только нос может поменяться. Я достану кусок, который мешает дышать, а что будет с формой - это как получится».
А пациент так, конечно, не хочет, потому что он видел своего друга, с которым такое произошло. И мужчина начинает искать, где его прооперируют без дополнительных опций. Так и попадают ко мне, потому что я знаю, как сделать так, чтобы и задышало, и форма носа не изменилась. Я считаю, что сильная половина только начинает открывать для себя удовольствия эстетической медицины и пластической хирургии в частности.
Спасибо Комсомольской правде (номер от 25.05.2017). Ссылка на статью